![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
malyavinЭта история в Самаре малоизвестна, а напрасно – она довольно показательна как пример самоуправства губернской чрезвычайной комиссии и безнаказанности такого самоуправства со стороны большевистской власти. Считаю, что есть смысл вспомнить те давние события. Ведь в далеком декабре 1918 года, 98 лет тому назад, Самарская губернская ЧК своими действиями фактически инициировала довольно крупный скандал, разрешением последствий которого занимались сам вождь революции Ленин и ВЦИК.
Речь о деле Иртура – Управления ирригационных работ в Туркестане. Эта организация была создана 17 мая 1918 года декретом Совнаркома для работ по орошению Голодной степи Ходжентского уезда Самаркандской области, Уч-Курганской степи Ферганской области, устройства водохранилища на реке Зеравшан и окончания постройки ирригационных систем в долине реки Чу. На решение этих задач, результатом которых должно было стать увеличение обеспечения текстильной промышленности хлопком, первоначально были отпущены 50 миллионов рублей. Председателем распорядительной коллегии Иртура и техническим директором был назначен известный гидротехник Георгий Константинович Ризенкампф (1886-1943), политкомиссаром – А.А. Никитский.
Г.К. Ризенкампф
Ризенкампф набрал сотрудников и Иртур был готов приступить к работам в Туркестане.
Г.К. Ризенкампф
Ризенкампф набрал сотрудников и Иртур был готов приступить к работам в Туркестане.
В числе сотрудников Иртура оказались и ряд людей с «громкими» фамилиями, что позднее послужило поводом для обвинений в «контрреволюционности». Так, помощником начальника работ по сооружению плотин и каналов, членом коллегии Иртура был Георгий Степанович Тахтамышев (1874 -1930) – бывший министр путей сообщения Временного правительства.
Г.С. Тахтамышев
Бухгалтером Иртура состоял Станислав Казимирович Глинка-Янчевский (1844-1921), военный инженер по образованию, служивший в Туркестане (в том числе и по части ирригации), затем - правый публицист, член Союза Русского Народа, издатель монархической газеты «Земщина» в 1909-1917.
С.К. Глинка-Янчевский
После февральской революции Глинка-Янчевский не раз подвергался арестам за свои взгляды, до прихода в Иртур он был бухгалтером на Мурманской железной дороге. Помощником секретаря Иртура был барон A.M. Таубе, бывший секретарь российского посольства в Стокгольме. Служил в Иртуре и бывший иркутский генерал-губернатор Александр Иванович Пильц (1870-1944), ранее служивший начальником управления земледелия и государственных имуществ в Туркестанском крае. Но еще до приезда Иртура в Самару Пильц покинул территорию, контролируемую большевиками, выехав на Украину, а затем в Болгарию. Среди сотрудников была баронесса (по бывшему мужу) В.Л. фон Гревениц, экс-супруга черниговского экс-губернатора.
Г.С. Тахтамышев
Бухгалтером Иртура состоял Станислав Казимирович Глинка-Янчевский (1844-1921), военный инженер по образованию, служивший в Туркестане (в том числе и по части ирригации), затем - правый публицист, член Союза Русского Народа, издатель монархической газеты «Земщина» в 1909-1917.
С.К. Глинка-Янчевский
После февральской революции Глинка-Янчевский не раз подвергался арестам за свои взгляды, до прихода в Иртур он был бухгалтером на Мурманской железной дороге. Помощником секретаря Иртура был барон A.M. Таубе, бывший секретарь российского посольства в Стокгольме. Служил в Иртуре и бывший иркутский генерал-губернатор Александр Иванович Пильц (1870-1944), ранее служивший начальником управления земледелия и государственных имуществ в Туркестанском крае. Но еще до приезда Иртура в Самару Пильц покинул территорию, контролируемую большевиками, выехав на Украину, а затем в Болгарию. Среди сотрудников была баронесса (по бывшему мужу) В.Л. фон Гревениц, экс-супруга черниговского экс-губернатора.
Первый эшелон с сотрудниками и оборудованием должен был проследовать в октябре 1918 года через Саратов на Астрахань, а оттуда через Каспийское море в Туркестан. Однако, по прибытии в Саратов оказалось, что это направление закрыто, так как Астраханский рейд занят британским флотом – разгоралась гражданская война. Ризенкампф выехал в Самару для выяснения положения и получения инструкций. Он доложил о ситуации почетному председателю ЦИК Туркестана Петру Кобозеву (1878-1941), от которого и получил указание: всему личному составу Иртура с грузами и инвентарем прибыть в Самару, где ожидать отправки в Туркестан.
7 ноября 1918 в Самару прибыл первый эшелон, а 21 ноября – второй. Всего прибыло более 200 служащих и до тысячи человек членов их семей. Они были поселены в «Гранд-Отеле» на Советской улице, а коменданты первого и второго эшелона Романский и Чаплыгин посетили ГубЧК для ее ознакомления с полномочиями руководителей Иртура. Ими было предъявлено открытое предписание за подписью председателя СНК Ленина, председателя ЦИК Свердлова, председателя ВСНХ Рыкова, управляющего делами СНК Бонч–Бруевича, в котором значилось следующее: «...Предлагается председателям чрезвычайных комиссий вменить в непременную обязанность подчиненным им лицам оказывать Управлению ирригационных работ и служащим его полное содействие и относиться к названному управлению и его сотрудникам, действующим в лице ответственных руководителей по полномочию высшей советской власти с тем доверием, на которое они имеют право рассчитывать, как выполняющие сложные и ответственные задачи первостепенной важности. О всяких могущих при этом возникнуть недоразумениях предлагается председателям и членам чрезвычайных комиссий входить в соглашение с ответственными руководителями Управления ирригационных работ и совместно с ними выяснять означенные недоразумения. Виновные в неисполнении указаний, содержащихся в настоящем открытом предписании будут привлекаться к законной ответственности». Имелась и приписка от ВЧК об оказании доверия и полного содействия со стороны всех местных ЧК Иртуру.
Но Самарская ЧК пошла своим путем – 29 ноября ее сотрудники произвели обыск в «Гранд-Отеле».
Бывшая гостиница "Гранд-Отель" на ул. Куйбышева,111 ( в 1918 - ул. Советская)
На вновь предъявившего самарским чекистам открытое предписание ВЧК Романского один из производивших обыск накричал и заявил что «эта «бумажка» не имеет для них никакого значения». Однако, ничего предосудительного при обыске обнаружено не было, а начальник работ Иртура Романский и сотрудники Пухальский и Закоморный были вызваны в ГубЧК, допрошены и отпущены. Но на следующий день самарские чекисты арестовали Романского, его помощника Тахтамышева и еще несколько человек. Тогда Ризенкампф отправил к чекистам инженеров Жукова и Чаплыгина с просьбой о разъяснении сложившейся ситуации. Их в Самарской ЧК приняли, выслушали и обещали дать ответ на следующий день.
Бывшая гостиница "Гранд-Отель" на ул. Куйбышева,111 ( в 1918 - ул. Советская)
На вновь предъявившего самарским чекистам открытое предписание ВЧК Романского один из производивших обыск накричал и заявил что «эта «бумажка» не имеет для них никакого значения». Однако, ничего предосудительного при обыске обнаружено не было, а начальник работ Иртура Романский и сотрудники Пухальский и Закоморный были вызваны в ГубЧК, допрошены и отпущены. Но на следующий день самарские чекисты арестовали Романского, его помощника Тахтамышева и еще несколько человек. Тогда Ризенкампф отправил к чекистам инженеров Жукова и Чаплыгина с просьбой о разъяснении сложившейся ситуации. Их в Самарской ЧК приняли, выслушали и обещали дать ответ на следующий день.
А на следующий день, 2 декабря 1918 года, самарскими чекистами был арестован весь личный состав Иртура – более 230 человек, включая председателя распорядительной коллегии Ризенкампфа, арестовали даже курьеров и поваров. После личного обыска их бросили в Самарскую губернскую тюрьму.
Общежитие Самарского мед. университета, бывшая Самарская губернская тюрьма
Ризенкампф в заявлении так описывал действия самарских чекистов: «Протесты ответственных руководителей оставлялись без внимания и вызвали угрозы применения силы, предъявление ими открытых предписаний встречалось глумлением и ироническими замечаниями о «бумажках не имеющих значения», самые открытые предписания отбирались и сваливались в общую кучу с документами, не имеющими значения, и маловажными, при арестах и обысках не предъявлялись ордера на производство таковых, протоколы об обысках и выемках документов не составлялись, канцелярии учреждений Иртура опечатывались в отсутствии представителей от учреждений, казенные деньги, денежные документы, ключи от денежных касс отбирались без выдачи каких-либо расписок или составления надлежащих актов. Комитет, избранный служащими в Управлении работ в Голодной степи, явившийся к председателю ЧК, с просьбой сообщить причины ареста начальника работ Романского и его помощника Тахтамышева, не был им принят, арестован и отведен в тюрьму». Тюремные условия в Самаре были, мягко говоря, не самыми гуманными: «В холодные камеры с разбитыми оконными стеклами, рассчитанные на 15-20 человек, помещали до 36 человек, причем многие, конечно, были совершенно лишены ночного отдыха за неимением места; в течении четырех суток арестованным не были предоставлены тюфяки, подушки и они валялись в верхней одежде на нарах и холодном каменном полу, санитарное состояние тюрьмы не поддается описанию: в некоторых уборных не имелось рундуков, экскременты валяются на полу и разносятся с обувью по всей тюрьме и поистине достойно удивления, что только немногие из заключенных заболели». Служащие Иртура ощутили все прелести произвола самарских чекистов: «Никому из арестованных вопреки постановлению 6 съезда Советов не было предъявлено никакого обвинения, никто из освобожденных не подвергался нормальному допросу, так как нельзя же назвать допросом производившийся с громадной быстротой опрос о фамилии, месте прежней службы, партийности, знакомстве с теми или иными лицами, отношении к воинской повинности, о получаемом содержании и т. д. в этом же роде; заносились ответы на эти вопросы в протокол, никому не известно, так как показания, если они и записывались, то, во всяком случае, не прочитывались и к подписи не предъявлялись; отношение при задержании во многих случаях со стороны агентов ЧК было грубо вызывающе, непозволительное по отношению к самым тяжким уголовным преступникам; после этих вопиющих нарушений стоит ли говорить о более мелких: об отобрании папирос, махорки, спичек, мыла, колец, портфелей, в тех случаях, когда при обысках, несмотря на все старания, не было обнаружено ничего компрометирующего, о случаях пропажи вещей при обысках и т. д». «Я требовал дать мне конституцию и положение о чрезвычайных комиссиях, но не добился этого в течение пяти дней, и в течение этого же времени мне не было предъявлено никакого обвинения, — писал Ризенкампф. — Теперь стараются доказать, что мы не являемся советской организацией, и ЧК решила нас разгромить. И она навела такую чуму, такую болезнь, которую трудно выдержать моей организации. Выходит, что ЧК может разгромить целый комиссариат без всякого предписания из центра вопреки Центральной власти. Я считаю, что это мятеж против власти, против конституции. Это местная инициатива...».
Общежитие Самарского мед. университета, бывшая Самарская губернская тюрьма
Ризенкампф в заявлении так описывал действия самарских чекистов: «Протесты ответственных руководителей оставлялись без внимания и вызвали угрозы применения силы, предъявление ими открытых предписаний встречалось глумлением и ироническими замечаниями о «бумажках не имеющих значения», самые открытые предписания отбирались и сваливались в общую кучу с документами, не имеющими значения, и маловажными, при арестах и обысках не предъявлялись ордера на производство таковых, протоколы об обысках и выемках документов не составлялись, канцелярии учреждений Иртура опечатывались в отсутствии представителей от учреждений, казенные деньги, денежные документы, ключи от денежных касс отбирались без выдачи каких-либо расписок или составления надлежащих актов. Комитет, избранный служащими в Управлении работ в Голодной степи, явившийся к председателю ЧК, с просьбой сообщить причины ареста начальника работ Романского и его помощника Тахтамышева, не был им принят, арестован и отведен в тюрьму». Тюремные условия в Самаре были, мягко говоря, не самыми гуманными: «В холодные камеры с разбитыми оконными стеклами, рассчитанные на 15-20 человек, помещали до 36 человек, причем многие, конечно, были совершенно лишены ночного отдыха за неимением места; в течении четырех суток арестованным не были предоставлены тюфяки, подушки и они валялись в верхней одежде на нарах и холодном каменном полу, санитарное состояние тюрьмы не поддается описанию: в некоторых уборных не имелось рундуков, экскременты валяются на полу и разносятся с обувью по всей тюрьме и поистине достойно удивления, что только немногие из заключенных заболели». Служащие Иртура ощутили все прелести произвола самарских чекистов: «Никому из арестованных вопреки постановлению 6 съезда Советов не было предъявлено никакого обвинения, никто из освобожденных не подвергался нормальному допросу, так как нельзя же назвать допросом производившийся с громадной быстротой опрос о фамилии, месте прежней службы, партийности, знакомстве с теми или иными лицами, отношении к воинской повинности, о получаемом содержании и т. д. в этом же роде; заносились ответы на эти вопросы в протокол, никому не известно, так как показания, если они и записывались, то, во всяком случае, не прочитывались и к подписи не предъявлялись; отношение при задержании во многих случаях со стороны агентов ЧК было грубо вызывающе, непозволительное по отношению к самым тяжким уголовным преступникам; после этих вопиющих нарушений стоит ли говорить о более мелких: об отобрании папирос, махорки, спичек, мыла, колец, портфелей, в тех случаях, когда при обысках, несмотря на все старания, не было обнаружено ничего компрометирующего, о случаях пропажи вещей при обысках и т. д». «Я требовал дать мне конституцию и положение о чрезвычайных комиссиях, но не добился этого в течение пяти дней, и в течение этого же времени мне не было предъявлено никакого обвинения, — писал Ризенкампф. — Теперь стараются доказать, что мы не являемся советской организацией, и ЧК решила нас разгромить. И она навела такую чуму, такую болезнь, которую трудно выдержать моей организации. Выходит, что ЧК может разгромить целый комиссариат без всякого предписания из центра вопреки Центральной власти. Я считаю, что это мятеж против власти, против конституции. Это местная инициатива...».
Ризенкампф завершал свое заявление уполномоченному ВЧК Шмидту и политкомиссару Иртура Никитскому следующими словами: «И перед нами, ответственными руководителями, встает вопрос необычайной для нас важности: надо оградить в дальнейшем вверенные нам государственные интересы от посягательств со стороны тех, для которых ложного доноса достаточно, чтобы не остановиться перед разгромом целого учреждения. И я полагаю, что если ответственные лица Самарской ЧК не понесут должного наказания за свои действия, то ни у кого из нас не будет уверенности, что после отъезда уполномоченных из Москвы лиц, они не произведут нового налета (иначе, к сожалению, нельзя назвать их образ действий) на учреждения или на отдельных лиц. Раз не следуют наказаний за проступки, — появляется уверенность в безнаказанности».
В чем же обвиняли чекисты сотрудников Иртура? Приезд в Самару (по указанию Кобозева) объясняли стремлением бежать к белым, это обвинение усугубляли дворянские титулы и фамилии ряда служащих, и то, что бывший сотрудник Иртура Пильц уехал на Украину (с разрешения Петроградской ЧК, как указывал Ризенкампф), а также наличие крупных сумм денег. Одно из самых серьезных обвинений заключалось в изучении рядом служащих английского языка.
И, скорее всего, большая часть арестованных так и сгинула бы в чекистских застенках, не вмешайся в их судьбу высокопоставленные большевистские руководители. Полномочный представитель ВЦИК и Совнаркома для Туркестана, почетный председатель Туркестанского ЦИК, член Реввоенсовета Республики П. А. Кобозев отправил Ленину телеграмму, в которой сообщил об аресте сотрудников Иртура, о том, что «Все мандаты, подписанные как Вами, так и Чрезвычайной комиссией, не оказали влияния, причем, по письменному заявлению инженера Ризенкампфа, агенты местной чрезвычайки глумились над этими мандатами, называя их ничего не значащими бумажками, держали себя грубо, вызывающе, угрожали вооруженной силой». Кобозев обвинил в организации «дела Иртура» «бывшего члена мятежного автономного правительства Туркестана» Герша Ицковича Бройдо (1883-1956) и «брата убитого в Оренбурге Цвиллинга, не пользующегося, однако, в Ташкенте славой своего брата, но наоборот, обвиняемого в целом ряде неблаговидных поступков вплоть до кражи». Кобозев указывал: «Считаю необходимым срочное прибытие сюда более интеллигентных представителей Чрезвычайной комиссии, ввиду выдающегося значения события, а так же необходимо непременное присутствие товарища Никитского». 6 декабря 1918 года Ленин отправил Самарскому губисполкому и ГубЧК следующую телеграмму: «Предписываю немедленно освободить Ризенкампфа и представителей контроля, ограничиться в случае крайней необходимости домашним арестом или военным надзором за гостиницей. Оставить в тюрьме можете только тех, против кого имеете улики. Имена их немедленно телеграфируйте мне. За полную сохранность планов, документов и всего имущества вы отвечаете. Об исполнении телеграфируйте. Предсовнаркома Ленин». 10 декабря Ленин отправляет новую телеграмму председателю Самарской ЧК Бирну: «продолжайте следствие, соблюдая условия, указанные в моей предыдущей телеграмме, впредь до приезда выезжающей делегации от ВЧК».
И.Г. Бирн
Из ВЧК для расследования были направлены два представителя — В. Шмидт и Пинес, комиссия из представителей ВСНХ и ВЧК в акте от 21 декабря 1918 г. отметила, что ничего контрреволюционного в деятельности специалистов Иртура не обнаружено.
И.Г. Бирн
Из ВЧК для расследования были направлены два представителя — В. Шмидт и Пинес, комиссия из представителей ВСНХ и ВЧК в акте от 21 декабря 1918 г. отметила, что ничего контрреволюционного в деятельности специалистов Иртура не обнаружено.
Благодаря вмешательству Ленина и Кобозева многие арестованные были освобождены еще в Самаре. В январе 1919 г. по распоряжению ВЦИК и СНК все дела Иртура и арестованные члены экспедиции были увезены в ВЧК. К февралю 1919 под арестом остались 85 человек, в числе которых были бывшая жена черниговского губернатора баронесса фон Гревениц, Глинка-Янчевский, Тахтамышев, Шевалин (за найденное у того при обыске прошлогоднее письмо однокурсника, самарского фабриканта Неклютина), Таубе и ряд других. 25 февраля 1919 г. Президиум ВЦИК принял постановление о ликвидации дела Иртура «в виду того, что произведенное следствие не установило никаких контрреволюционных действий». Но на свободу вышли не все. Так, барон Таубе, привезенный в Бутырскую тюрьму 14 января 1919 года, так и сидел в ней без суда и следствия в дальнейшем. 8 марта 1920 г. с ходатайством о его освобождении обращался его двоюродный брат, служивший начальником мобилизационно-оперативного отдела Московского окружного комиссариата по военным делам.
А вот Герш Ицкович Бройдо обратился в товарищеский суд Иртура, обвинив в клевете в свой адрес Ризенкампфа, Ладыгина и Никитского.
Г.И. Бройдо
В марте 1919 товарищеский суд признал Ладыгина «виновным в употреблении в своей речи, без достаточных оснований, выражений оскорбительных для чести тов. Бройдо».
Г.И. Бройдо
В марте 1919 товарищеский суд признал Ладыгина «виновным в употреблении в своей речи, без достаточных оснований, выражений оскорбительных для чести тов. Бройдо».
Из Самары, ощутив на себе все прелести большевистской власти, решил бежать к белым служащий Иртура 20-летний подпоручик С.М. Колобов, отец которого был генералом в войсках Колчака. Он переоделся и, выдавая себя за военнопленного, попытался перейти линию фронта. На одной из передовых линий он был схвачен и возвращен в Самару. 30 марта 1919 года он был приговорен к расстрелу Самарской ГубЧК, а 4 апреля 1919 смертный приговор был подтвержден ревтрибуналом.
Во многом благодаря «делу Иртура» 11 декабря 1918 года Совет Обороны принял постановление «О порядке ареста ВЧК сотрудников советских учреждений и предприятий», в котором предписал ВЧК и ее местным органам «во всех тех случаях, когда это представится возможным, предварительно извещать соответствующее ведомство, относительно своих постановлений об арестах ответственных работников советских учреждений, а также всех специалистов, инженеров и техников, занятых в промышленных предприятиях и на железных дорогах, и обязательно в тех случаях, когда предварительное оповещение невозможно, — не позднее 48 часов после ареста, извещать о нем соответствующее советское учреждение, сообщая также о существе предъявленного арестованному обвинения». Наркоматам и комитетам РКП(б) было предоставлено право участвовать в следствии через своих представителей и «право освобождать из-под ареста всех тех из арестованных по постановлениям чрезвычайной комиссии, за кого представят письменное поручительство два члена коллегии комиссариата или два члена городского или губернского комитета Российской Коммунистической партии». Аналогичное право было предоставлено губернским и городским Совдепам «под письменное поручительство всех членов президиума, а равно и местным или центральным профессиональным союзам под письменное поручительство всех членов правления союза».
Что касается Самарской ЧК, то за это самоуправство фактически никто ответственности не понес. Более, того в недрах ГубЧК растворились и изъятые при обыске деньги (в том числе и казенные) – на требования вернуть отобранные деньги, руководству Иртура было заявлено, что по регистрационным книгам таковые не значатся. В начале апреля 1919 года президиум Самарского губисполкома постановил выселить служащих Иртура из «Гранд-Отеля», в котором было решено разместить лазарет для раненых красноармейцев, с предоставлением им другого помещения (какого именно, президиум губисполкома не указал).
А 19 апреля 1919 года в Самару уходит литерная военная секретная телеграмма за подписью Ленина и наркома путей сообщения Красина на четыре адреса: Самара Реввоенсовету
Копия Самара заместителю Наркомпрода Брюханову
Копия командарму Фрунзе
Копия Знаменскому Самара Вознесенская 134
«Признаю немедленный выезд из Самары Иртура безус¬ловно необходимым. Ввиду огромной технической ценности этой организации и возможности ее использования на других срочных государственных работах прошу принять экстренные меры к безотлагательному перемещению имущества Иртура, служащих с семьями и личным имуществом в Пензу, куда бу¬дут даны дальнейшие указания. Окажите содействие служащим Иртура денежными средствами, которые будут возмещены Иртуром, предоставлением вагонов и других перевозочных средств. За непринятие действительных мер переезда будете ответственны. Если эвакуация железной дорогой невозможна, примите безотлагательно срочные меры эвакуации имущества Иртура водой до Саратова. Предсовнарком Ленин».
Иртур покинул Самару, и, на этом, собственно, история его и завершилась – 11 августа 1919 года Совнарком принял решение об упразднении Иртура, передав завершение проектов ирригационных работ ВСНХ. 12 июля 1920 г. Президиум ВСНХ в постановлении «О мерах по развитию хлопководства в Туркестане» признал нежелательным восстановление Иртура, а его аппарат и имущество передали в социальный орган при Туркестанском совнархозе, Ризенкампф вошел в коллегию Главводхоза.
Судьбы же участников этого дела, несмотря на их различное положение в большевистской иерархии, сложились весьма схоже. Так, Герш Бройдо занимал впоследствии крупные должности, в том числе был и 1-м секретарем ЦК Компартии Таджикистана (1933-1935). В августе 1941 года его арестовали, а в 1941 осудили на 10 лет лагерей, после которых он до 1954 года жил в ссылке в Казахстане, а вскоре после реабилитации скончался в 1956 году в Москве.
Самарский чекист Иоганн Бирн (1891- 1939) также неплохо продвигался по службе, уйдя из ЧК, занимал ответственные советские и партийные посты, был заместителем наркома земледелия СССР и директором Московского института землеустройства. В декабре 1938 его арестовали, а 14 апреля 1939 расстреляли на полигоне «Коммунарка» как активного участника контрреволюционной правотроцкистской и шпионской организации.
Станислав Глинка-Янчевский из чекистских застенков живым не вышел – до своей смерти в 1921 году он сидел в Бутырской тюрьме, в которую его этапировали из самарской, а точная причина его смерти так и остается неизвестной: либо он умер от истязаний и голода, либо был расстрелян.
Георгий Ризенкампф продолжал научную работу в СССР, участвовал в составлении плана ГОЭЛРО по Средней Азии, преподавал в высших учебных заведениях. Он предложил проект строительства Каракумского канала, результаты его работ легли в основу Чирчик-Бозсуйского каскада, Уч-Курганской, Фархадской и Хишрауской ГЭС. В 1921 году был назначен директором Научно-мелиоративного института в Петрограде. В 1929 году был арестован как «вредитель» и три года провел проектировщиком на стройке Беломорканала. После условно-досрочного освобождения в 1932 году его назначили техническим руководителем Особого гидротехнического отдела в Москве, который занимался разработкой схемы «Большая Волга». В1935- 1938 гг. Г.К. Ризенкампф был главным инженером проекта Волго-Донского канала. работал над проектом морского Манычского пути, был консультантом по строительству гидротехнических сооружений на р. Куре (Закавказье), работал в Наркомате речного флота. В 1942 году Г.К. Ризенкампф был вновь арестован, осужден и направлен в Темниковский ИТЛ сроком на 10 лет. Г.К. Ризенкампф скончался в заключении 30 мая 1943 года в пос. Явас на ст. Потьма Мордовской АССР.
Георгий Тахтамышев продолжал работать в наркомате путей сообщения. 10 июня 1928 года его арестовали. 4 апреля 1930 г. Коллегией ОГПУ по обвинению в шпионской, контрреволюционной и вредительской деятельности он был приговорён к смертной казни и расстрелян 27 мая 1930 года в Москве.
Запущенная машина террора с одинаковым аппетитом пожирала как невинных жертв, так и тех, кто стоял у ее истоков. Но некоторые все же избежали попадания в ее жернова.
Так, Вадим Александрович Шевалин (1888 - 1941) после освобождения продолжал научную работу, с 1925 года был профессором Ленинградского политехнического института.
В.А. Шевалин
Как крупный специалист в области электрической тяги вел большую практическую работу по электрификации железных дорог, участвовал в разработке проектов электрификации Ленинградского и Московского железнодорожных узлов, был консультантом, экспертом и членом ряда комиссий Народного комиссариата путей сообщения и АН СССР. В 1932 возглавил кафедру «Электрический подвижной состав» Ленинградского института инженеров ж.д. транспорта. Скончался в Ленинграде 30 июля 1941 года. Созданная им лаборатория электрической тяги Петербургского университета путей сообщения носит сейчас его имя.
В.А. Шевалин
Как крупный специалист в области электрической тяги вел большую практическую работу по электрификации железных дорог, участвовал в разработке проектов электрификации Ленинградского и Московского железнодорожных узлов, был консультантом, экспертом и членом ряда комиссий Народного комиссариата путей сообщения и АН СССР. В 1932 возглавил кафедру «Электрический подвижной состав» Ленинградского института инженеров ж.д. транспорта. Скончался в Ленинграде 30 июля 1941 года. Созданная им лаборатория электрической тяги Петербургского университета путей сообщения носит сейчас его имя.
Петр Алексеевич Кобозев активно участвовал в гражданской войне, в 1919 занимал должности председателя ЦИК Туркестанской АССР и председателя Туркестанского крайкома РКП(б), в 1919-1922 – члена коллегии Наркомата РКИ, в 1922 он – председатель Совета министров марионеточной Дальневосточной Республики, в 1922-1923 – председатель Дальревкома.
П.А. Кобозев
С 1923 года по состоянию здоровья покинул советскую политику, был профессором и ректором Московского Межевого института, ректором Ленинградского политехнического института, организатором кафедры аэросъемки Межевого института, защитил диссертацию, став кандидатом технических наук, руководил НИИ локомотивостроения. Скончался в Москве 4 января 1941 года.
П.А. Кобозев
С 1923 года по состоянию здоровья покинул советскую политику, был профессором и ректором Московского Межевого института, ректором Ленинградского политехнического института, организатором кафедры аэросъемки Межевого института, защитил диссертацию, став кандидатом технических наук, руководил НИИ локомотивостроения. Скончался в Москве 4 января 1941 года.
Дело Иртура (как и ряд последующих дел Самарской ГубЧК) наглядно продемонстрировало всевластие созданной незадолго до этого самарской «чрезвычайки», циничное игнорирование ей действующих советских законов и норм права. Только личное вмешательство высшего лидера большевиков Ленина, который буквально в «ручном режиме» сумел добиться освобождения большинства незаконно арестованных и более-менее объективного расследования, предотвратило чекистский произвол в отношении служащих Иртура. Но отсутствие наказания для лиц, фабриковавших это «дело» и осуществлявших произвол, в дальнейшем приводило к новым фактам произвола и расправ, способствовало превращению ВЧК и ее преемников в «государство в государстве», на которое не распространяются действующие законодательство и нормы общества. Последние слова из заявления инженера Ризенкампфа оказались, к несчастью, пророческими. Следствием этого стали новые многочисленные жертвы, в число которых попадали и те лица, которые первоначально и запускали эту машину террора и произвола.
Литература
В.И. Ленин, Полное собрание сочинений, т. 50, Москва, Политиздат, 1970
Л.В. Борисова «Военный коммунизм: насилие как элемент хозяйственного механизма», Москва: Московский общественный научный фонд, 2001, cерия "Научные доклады", вып. № 126, 236 с.
Декреты Советской власти, тома 2, 4
В.И. Ленин и ВЧК. Сборник документов (1917-1922), Москва, Политиздат, 1987
Ленинский сборник XL, Москва, Политиздат, 1985
Ленинский сборник XL, Москва, Политиздат, 1985
.
no subject
Date: 2017-01-01 09:22 pm (UTC)no subject
Date: 2017-01-09 01:28 pm (UTC)